Секретарь спросил, возьмет ли капитан Обри на себя полную ответственность и не возложит ли вину на губернатора, если, к примеру, кого-то из его людей укусит верблюд или у одного из источников обчистит карманы вор.
— О да, — ответил Джек. — Все под мою ответственность — наилучшие пожелания его превосходительству, но я был бы рад придерживаться нашего прежнего соглашения — верблюды на рассвете. Увидим ли мы их вообще? — добавил Джек, когда секретарь ушёл.
— Возможно, — кинув многозначительный взгляд, ответил доктор Симайка, но прежде чем он смог объяснить, подошел казначей за указаниями о снабжении продовольствием, а Моуэт — за разрешением капитана Обри на получение свободы, то есть увольнительных, как вдруг на площади разразилась драка между Дэвисом и медведем, который возмутился фамильярностью, с которой моряк чесал ему подбородок.
Копт раскланялся и ушел. Стивен поспешил вниз латать медведя, и Джек, разобравшись со снабжением провизией, ответил, что не будет никаких увольнительных, поскольку существует возможность завтра утром выдвинуться в путь, и он не желает провести целый день, собирая матросов по борделям Суэца. Большие ворота в караван-сарай должны быть заперты, и их поставили охранять Уордля и Помфра, двух женоненавистников, строгих, старых и уродливых старшин-рулевых, седых отцов семнадцати детей на двоих, и абсолютно надежных, когда трезвые.
— Что касается меня, — добавил Джек, — я должен спуститься вниз и напоследок взглянуть на «Ниобу», она уйдет с началом отлива. Но я вернусь очень рано, вдруг прибудут верблюды.
Верблюды прибыли. Шумные, вонючие, ворчащие - едва ворота приоткрылись, они с первыми проблесками рассвета шагнули внутрь, и, проскальзывая между их ног, низко склонившись, чтобы их не заметили Уордль и Помфр, прокрались многие «сюрпризовцы», которые выбрались из караван-сарая под покровом ночи, а теперь возвращались — бледные, усталые, с ввалившимися глазами. Тем не менее, все были в сборе.
— Все присутствуют и трезвы, сэр, если вам угодно, — после краткого осмотра доложил Моуэт, не сильно преувеличив, поскольку те немногие, что все еще не протрезвели (по морским стандартам), не упали во время поверки, их тихонько забросили на спины верблюдов, между палатками и матросскими мешками.
Пока грузились припасы, оставшиеся от путешествия — немного сухарей, табака, бочонок рома и парочка обручей для бочек, которые сохранил мистер Адамс (он отвечал за каждый) — мешки моряков, рундуки офицеров и вещи Стивена — Киллик лишил Джека парадного мундира, который упаковал в рундучок и привязал последний, заперев на три замка и завернув в парусину, к совершенно послушной, надёжной верблюдице, ведомой негром с честным лицом, и оставил капитану лишь пару старых нанковых панталон, льняную рубашку, широкополую матросскую шляпу из соломы, пару простых корабельных пистолетов и потрёпанную саблю, которой Джек пользовался при абордаже; всё это Киллик повесил на рундук, когда они вышли из города.
Вот так незамысловато одетый капитан Обри возглавлял колонну, по правую сторону от него — Моуэт, мичман слева, а старшина шлюпки сразу позади; потом шли сюрпризовцы с офицерами, баковые спереди, затем марсовые, грот-марсовые и ютовые, а в конце — обоз. Они покинули Суэц довольно бодро, в сопровождении множества суетящихся трусливых дворняжек и мальчишек, и даже те моряки, которые вначале сбились с ритма, пытались шагать в ногу до тех пор, пока не углубились в пустыню.
Но теперь предстоял долгий и тяжелый переход: песок был настолько мягким, что не имея верблюжьих ног, можно было провалиться по щиколотку; более того, все достаточно долго находилась в море, чтобы отвыкнуть от ходьбы, и к тому времени как Джек приказал сделать привал на завтрак, колонна уже превратилась в длинную беспорядочную вереницу.
— Вижу, некоторые верблюды не несут ничего, кроме пьяных матросов и парочки палаток, — сказал Мартин. — Армейские офицеры в основном ездят верхом, даже в пехотных полках.
— Так и во флоте иногда делается, — ответил Стивен, — и это в высшей степени забавное зрелище. Но тут банальная, и я думаю, более сильная мотивация: когда предстоит что-то исключительно трудное и неприятное, как, например, прогулка под открытым небом по жаркой пустыне, то все должны быть на равных, один за всех и все за одного. Я считаю это глупым, противоречивым, показушным, бесполезным и нелогичным. Я всегда доказывал капитану Обри: никто не ждет, что он станет очищать палубы от грязи и делать многие другие отвратительные вещи. Значит, это всего лишь ерунда, гордыня, явный уродливый грех, добровольная ходьба, задрав нос, по дикой местности типа этой.
— И всё же — простите, Мэтьюрин, — вы поступаете так же, имея под боком стадо собственных верблюдов.
— Это всё только моральная трусость. Моя отвага увеличится, когда опухнут колени и ноги покроются волдырями, а пока я молча вскарабкаюсь на своего верблюда.
— Мы с вами ехали верхом по пути в Суэц.
— Это все потому, что они шли ночами, а мы проводили дни, занимаясь ботаникой. Нас просто не заметили.
— Как же мы ботанизировали! Думаете, доберемся завтра до Бир-Хафсы?
— Какой Бир-Хафсы?
— Места привала, где было много васильков для верблюдов и мы нашли любопытный молочай среди дюн.
— И колючих ящериц, гребенчатого пустынного жаворонка и необычную каменку. Да, я очень на это надеюсь.
В какой-то момент это показалось едва ли возможным. Отряд двигался очень медленно: те, кто провели всю ночь в песнях и плясках, остались без сил, стоило солнцу немного подняться, а жара стала невыносимой, но был еще один фактор, который они не учли, когда шли в Суэц ночами — днем пустыня выглядела совершенно ровной во всех направлениях, не предоставляя укрытия тем, кто хотел бы облегчиться, а поскольку несколько «сюрпризовцев», наряду с капитаном, были настолько же робки и сдержаны в поведении, насколько вольны в речах, то это привело к большой потере времени, когда они бегом неслись на приличное расстояние, дабы сохранить достоинство.