— Да, конечно, — с сомнением согласился Томас. — И наверняка мне стоило прооперировать его раньше, когда он был таким веселым; но в последние дни он резко погрустнел, погрузился в глубокую мрачную меланхолию — как висельник какой-то, потому что один болтливый дурак, знакомый, как и все мы, со сплетнями Валлетты, растрепал, что его... — Томас замолчал и кинул на Стивена многозначительный взгляд, — его жена вела себя весьма несдержанно. Вы понимаете, о чем я и о ком. Но надеюсь, это маленькое кровопускание принесет ему покой: не стоит забывать, что та же беда постигла уже многих мужчин, и большинство из них пережило эту травму.
Стивен намека Томаса не уловил, остался совершенно спокойным и спросил:
— Вы подготовили его к операции?
— Да. Три драхмы мандрагоры на пустой желудок.
— Мандрагора... — с легким презрением начал Стивен, но вошел морской пехотинец и прервал его речь.
— Мистер Филдинг шлет свои приветствия, — произнес он, — и спрашивает, почему его еще не прооперировали. Говорит, что ждет в лазарете уже дольше одной склянки.
— Передайте ему, что мы уже идём, — ответил мистер Томас. — Что вы имеете против мандрагоры, коллега?
— Совсем ничего, — отозвался Стивен. — Это мистер Чарльз Филдинг? Тот, о ком вы упоминали? Лейтенант военно-морского флота Чарльз Филдинг?
— Ну да. Я так и сказал, вы забыли? Чарльз Филдинг, муж дамы с псом, который так любит капитана Обри. Так вы не поняли намек? Не уловили смысл? Удивительно. Но это строго между нами.
Они прошли в лазарет, где, стоя в ярком свете из решетки над головой и выглядывая из полупортика, расположился высокий, темноволосый и крупный мужчина, который словно сошел с картины в комнате Лауры: на нем даже были те самые полосатые панталоны. Мистер Томас представил Стивена, и Филдинг спросил в дружеской манере:
— Как поживаете, сэр? — раскланиваясь, но без особого усердия.
Стало понятно, что то ли мандрагора мистера Томаса, то ли выпитый Филдингом ром возымели значительный эффект: голос лейтенанта был хриплым, а речь путаной. Стивену никогда не приходилось видеть человека, который с радостью ложится на операционный стол, сундук или стул; даже храбрейший опешил бы перед лицом хладнокровно сделанного надреза, а большая часть моряков постарались бы добавить изрядную порцию к предписанному снотворному.
Тем не менее, мистер Филдинг не впадал в крайности, как множество пациентов, а полностью держал себя в руках, и когда он снимал рубаху, то замечание, что лучше бы связать ему руки, потому что «если вы случайно дернетесь, мы можем задеть ножом артерию или перерезать важный нерв», принял удивительно спокойно и с мрачным и упрямым видом уселся, крепко стиснув зубы.
Пуля находилась глубже, чем предполагал Томас, и хотя они ковырялись в его спине, Филдинг что-то проворчал только раз или два, а когда её извлекли, глубоко дышал и обильно вспотел. Зашив спину и освободив ему руки, Томас взглянул Филдингу в лицо и сказал:
— Вы должны какое-то время лежать здесь в покое. Я пришлю санитара, чтобы с вами посидел.
— Я с радостью посижу с мистером Филдингом, — вызвался Стивен. — Когда ему станет лучше, я с огромным удовольствием выслушаю историю его побега.
Горячий и крепкий кофе довольно скоро вернул мистера Филдинга к жизни. После второй чашки он потянулся к своему сюртуку, вытащил из кармана кусок холодного пудинга с изюмом и мгновенно его поглотил.
— Прошу прощения, — с набитым ртом пробормотал он, — но за последние месяцы я так изголодался, что всегда ношу что-нибудь с собой.
Затем он громко приказал санитару принести из своей каюты бутылку в оплётке. Санитар, уже пожилой и властный, пользующийся на нижней палубе большим уважением, заколебался, поскольку в лазарете спиртное было запрещено, и посмотрел на Стивена; но мрачное лицо Филдинга мгновенно стало еще мрачнее и приобрело крайне опасное выражение, а в голосе зазвучала сталь лейтенанта-тирана, который секунду спустя после приказа мог пустить в ход кулаки. Филдинг явно относился к числу людей очень темпераментных.
Бутылка в оплётке появилась, и, предложив сначала Стивену, Филдинг сделал один долгий глоток вина, а затем еще один.
— Пока хватит, — сказал Стивен, забирая бутылку. — Нельзя допустить еще большей потери крови. Вы потеряли много сил. Не сомневаюсь, что ваше путешествие было весьма долгим и трудным.
— Если по прямой, то расстояние не очень большое, — ответил Филдинг. — Курьер наверняка прошел бы менее чем за неделю. Но мы шли, прячась днем и крадясь ночами, по козьим тропкам или напрямик, не разбирая дороги, часто сбиваясь с пути, все это заняло больше двух месяцев. Семьдесят шесть дней, если быть точным.
Филдинг говорил без особого интереса и замолчал, словно не собирался продолжать.
Несколько минут они сидели молча, фрегат мерно покачивался, освещенное солнцем море отражалось на потолке. «Два с половиной месяца, — подумал Стивен, — это же в точности совпадает с первым из писем, которые так обеспокоили Лауру, первым из поддельных писем».
— Но что касается трудностей, — заговорил вдруг Филдинг после паузы, — да, путешествие выдалось и впрямь тяжелым. Питались только тем, что украли или поймали, а в горах даже этого не было. Вечно мокрые и замерзшие... Вильсон умер во время снежной бури в Трентино, Корби так обморозил ноги, что едва ковылял. Мне, почитай, еще повезло.
— Если вам это не доставляет неудобств, я с радостью выслушаю даже краткий пересказ вашего побега, — сказал Стивен.
— Хорошо, — согласился Филдинг.